Культура

Я пишу автопортреты, потому что слишком часто бываю одна, а ещё потому, что я тот самый человек, кого знаю лучше всех других.
Фрида Кало

Она действительно знала себя так глубинно, как дано одному на миллион. И каждый её автопортрет становился удивительным актом самопознания и самоанализа. Дотошного, мучительного, истязающего душу. Их было больше, чем полсотни, немногим меньше, чем у великого Рембрандта. Хотя, впрочем, почти в каждой картине или рисунке Кало прочерчен или хотя бы подразумевался собственный образ, собственные мысли и чаще всего горестные раздумья о людях, событиях и о себе. О себе...
И вот этот личностный характер придаёт всему творчеству Фриды Кало ту особенную напряжённо-нервную эмоциональность, ту раскалённую чувственность и дух страдания, которые выделяют её из сонма разнонациональных и разновремённых живописцев. Потому-то и стоит она особняком в пантеоне лучших мастеров мира.
Она – женщина, художник, возлюбленная... Она – Фрида Кало.
И вот что очень важно: она столь же органично вписалась в наше время, как и в своё собственное. А ведь со дня её рождения прошёл век, век, по насыщенности событиями и переменами экстраординарными равный иному тысячелетию. Более того, сейчас творчество Кало понято глубже и шире, а имя стало куда популярнее, чем во времена художницы. Когда мы слышим «Фрида», то знаем - речь идёт о мексиканке Фриде Кало. Явление в искусстве редкостное. К титанам Ренессанса восходящее.
Торжества в честь знаменательного дня рождения Фриды растянулись на несколько лет и начались задолго до столетнего её юбилея. Собственно, именно тогда, когда интерес к её творчеству после многих лет равнодушных упоминаний, будто взрывной волной взмыл до небес: резко возросшая известность, слава даже, книги, фильмы, выставки. По всему миру. У нас в Америке особенно – с конца прошлого века. За последние годы в Нью-Йорке, кроме бесчисленных малых выставок, – две обширнейших: в Музее латинской культуры и в Еврейском музее. А сейчас привлекает к себе внимание поклонников Фриды, съезжающихся в Филадельфию со всей страны, всеохватная экспозиция-путешественница. Она уже радовала из в Миннеаполисе, теперь, почти до конца мая, будет открыта в филадельфийском художественном музее, потом переместится в Сан-Франциско... Выставка действительно замечательная. Дающая полное представление о перенасыщенной трагизмом и страстью, жаждой самовыражения и истинным героизмом, талантом и непреходящими страданиями жизни великой мексиканки.
Фрида родилась в предместье Мехико в семье не совсем обычной и не слишком дружной. Скандалы и размолвки были там частым явлением и, конечно, не могли не отразиться на детях, а на впечатлительной Фриде - в особенности. Она жалела мать, но больше привязана была к отцу. Всю жизнь, до последних дней. Испытывала острый интерес к своему происхождению, к корням своим, и интерес этот отображала в своих картинах. Вот воссозданное Фридой «Незавершённое фамильное древо». Мама, Матильда Кальдерон, мрачноватая местиза, в ком слилась испанская и индейская кровь. Её отец с непроницаемым лицом конкистадора и мать, похожая на индианку из мексиканской глубинки. Отец Фриды, Вильгельм, или, как назвал он себя в Мексике, Гульермо Кало из семьи немецких евреев, осевших в Венгрии. Его отец, дед Фриды, Якоб Генрих Кало и бабушка, Генриэтта Кауфман. Она приходилась дальней родственницей матери Бориса Пастернака. Воистину мир тесен. Себя на этой картине изобразила Фрида дважды: в чреве матери, соединённой с нею неразрывно, и четырёхлетней, в патио, внутреннем дворике их дома. Дом, семью и саму Фриду видим мы на множестве фотографий. Автор большинства из них – её отец, профессионал высокого класса.
Уже взрослой Фрида открыла для себя, почему не был удачным брак родителей. Союз мексиканки, ревностной католички, и равнодушного к религии европейца изначально был обречён на разделённость и взаимооталкивание, что наблюдаем мы иногда в иммигрантско-американских браках. Слишком разнятся воспитание, привычки, менталитет. Но Фрида любила свою семью и принимала такой, какая она есть. Семья платила ей нежностью, заботой, обеспечивала уход, в котором она нуждалась с ранних лет. Девочка заболела: полиомиэлит. Скрутило, сжало, вывернуло правую ножку. Но, обладая уже тогда железной волей, она заставила себя ходить. Тщедушная птичка-хромоножка была столь чарующе привлекательна, что влюбился в неё красивый рослый парень. Вот с этим Алехандро она, восемнадцатилетняя, направлялась в центр города, когда в автобус врезался трамвай. Больше всех пострадала Фрида: в больной ноге одиннадцать переломов, металлический штырь буквально прошил ей бёдра. И еще находила в себе силы шутить: «Я лишилась девственности необычным способом». Много месяцев неподвижности в гипсовом коконе, после, на протяжении всей недолгой жизни (она умерла в 47), ещё 34 операции, бесконечные больничные койки (да и собственная кровать), которые часто были неизбежным её прибежищем... Потому, наверно, и картины её столь статичны при невероятной динамике внутренней жизни. Отец соорудил над постелью мольберт. Чтобы Фрида, которой Бог даровал талант и страсть к живописи, могла писать и лёжа тоже. Оттого едва ли не обязательный невидимый персонаж её живописи – боль. Боль и терпение. Никому не удалось это сделать так. Вот её потрясающая картина «Сломанный позвоночник»: она, полная неутолимых желаний, с обнажённой грудью, и позвоночный столб с разломами.
А Фрида продолжала жить! И в ней кипели две её страсти – жажда творить и жажда любить. При беспримерном мужестве. В одном из лучших, двойном автопортрете, две Фриды, выражающие женское и мужское в ней начало, связанные единой кровеносной системой. То есть в ней женственность проявиться может, только если носительница её мужественна, непреклонна. И всегда она одевалась, как истая мексиканка – свой стиль, да и ноги скрыты от взглядов.
Ей был 21 год, когда задумала она показать свои этюды прославленному уже в ту пору Диего Ривере, хотя знала, что настоящим искусством он считал только искусство монументальное, и сам работал, в основном над росписями которые знает весь мир. Мне довелось увидеть его фрески в Президентском дворце в Мехико – громадность. Ривера славен не только как замечательный самобытный художник, но и как провозвестник революционности в искусстве и в стране, лидер, наравне с Сикейросом и Орозко, мексиканской коммунистической партии. А ещё был он (огромный, тучный, некрасивый) невероятно обольстителен. Мера его человеческого и мужского обаяния была такова, что женщин не надо было завоёвывать - шли сами. Какое-то неправдоподобное количество любовниц, чуть ли не пара тысяч. В их числе и Александра Коллонтай, в бытность свою советским послом в Мексике бывавшая в кругу революционно настроенной творческой интеллигенции. 1927 год, когда Ривере шёл сорок второй, оказался для него знаковым: он встретил Фриду Кало. Маленькая, хрупкая, искалеченная девушка обладала такой могучей, колдовской даже силой женского очарования, что устоять он не мог. Бешеная страсть, сгусток чувств... Немедленный развод с женой и, как говорил он сам, «два года ползанья у ног». Наконец, вожделенная женитьба. Счастье и – бесчисленные измены-однодневки, даже с любимой сестрой Фриды, ставшей одной из причин развода. Недолгого. Жить друг без друга они не могли. «В моей жизни, - говорила Фрида, - было три катастрофы: полиомиелит, авария и Диего Ривера». Безмерно любимый. Вот самый впечатляющий её автопортрет – с Диего в мыслях. Так же, как она была вечным предметом его муки и его вожделения. Хоть и не мог он не изменять.
Да и Фрида отвечала ударом на удар, будучи человеком гордым и самодостаточным. В хроменькую дурнушку влюблялись, подчас вызывая ответную увлечённость, такие значительные люди, как знаменитые фотохудожник Николас Мюррей, живописец Игнасио Агупре, один из первых авангардистов в скульптуре японец Исаму Ногучи, приобщивший её к сюрреализму французский писатель Андрэ Бретон... Потом в её жизнь вошла бисексуальность. Всё – для самоутверждения. Был ли её любовником Троцкий, семью которого Кало и Ривера приютили в своём доме, сомнительно, доказательств тому нет. Но то, что жена Троцкого к Фриде ревновала, – точно.
Кало всегда и всё примеряла на себя, даже когда писала нечто, к ней не относящееся. Одинаково натуралистично изобразила свой мучительный, ставший ещё одной трагедией выкидыш и состоявшиеся лишь в мечтах роды. Практически всё её невероятно талантливое, отличающееся ярко выраженной художнической индивидуальностью творчество – это визуальное отображение себя как мира. В картинах Фриды – вся мера мук, тревоги, отчаяния, надежды. И любви.